Nozarashi
Еще бред- Аааааааа, как я сладко поспаааал!
Смешно, почему же именно этот голос? Я думала, что по-прежнему пребывала в дреме, но нет - А., в которой вдруг проснулся некий материнский инстинкт, наклонилась надо мной, заслоняя солнечные зайчики, и поинтересоваласяь:
- Ты нормально себя чувствуешь?
Я открыла глаза. Я лежу, раскинув руки, и смотрю, как меняется небо... Хотя нет, небо было гладким, глубоким голубым куполом, вот там краешек его скушали ажурные березки, сквозь их леству сияет солнце, которому только сейчас освободила вид на меня далекая и как будто незнакомая А.
- Да все в порядке, просто вздремнула немного!
Это не я сказала, но А. даже не свела с меня взгляда, кивнула и ушла обратно к своей кампании.
Я откинула голову. Трава, холодная земля, горячий лоб, несколько сухих веточек с колючками обрамляют небо с другой стороны, вот там, я точно помню, второкурсник с нашего факультета, тощий, невысокий, похожий чем-то на индейца и в вишнево-малиноковй рубашке поет очень похожим голосом какие-то старые добрые, не родные для меня песни русского рока. Там репетируют сценку политологи и философы. Факультет мировой политики, как самые раздолбаи, пьют в свое удовольствие. Слышу треск костра, журчание напитков, говор людей.
- Тебе ведь все это нравится, да?
Он очень широко улыбнулся, тень от какой-то деревенско-соломенной шляпы заслонила даже вздернутый нос.
- Ты всегда хотела именно этого. Чтобы хором кричать кричалки, распевать песни бременских музыкантов и Мери Поппинс, хлопать в ладоши, выть до хрипоты, бежать сквозь лес еще с тридцатью людьми. Вы сегодня были одной семьей, а все эти кураторы за вас переживали, как за свою лично команду. И как поддерживали каждого, и как стебно уговорили ту старшекурсницу поставить вам десятку на ее испытании, как все дружно работали всякий раз, как шутили и смеялись... Как кто-то вернулся из магазина с redd's, а кто-то предложил тебе минералки, как все вразнобой читали Клятву Первокурсника, испачкав себе колени, а потом хором трижды прокричали: "Клянусь!". Тебе всегда не хватало такого, правда?
Я внимательно посмотрела на него. Он уже не улыбался, а говорил совершенно серьезно.
- Правда. Я теперь проснулась. Я совершенно счастливый человек, - призналась я.
Снова лыба от уха до уха разукрасила его физиономию.
- Отлично! Ну, тогда я пошел, - и поднялся с места.
- А ты куда? - поинтересовалась я, несколько удивившись.
- У вас уже были макароны с тушенкой и торт... А у тебя дома осталось бесхозное мясо, я за ним!
- Пого...
По он уже умчался вдаль, и, кажется, побежал обратно по той дороге, где я плыла, как во сне, в железном брюхе электрички, сначала в метро, потом по шпалам Подмосковья. Для бешеной собаки сто верст не крюк - он доберется до моего дома раньше скоростного самолета, ведь на кухне у меня покоится бесхозное мясо.
***
Совершенно усталая, никакая, с ноющей шеей и больной коленкой я вернулась домой. Но мне по-прежнему хотелось улыбаться, а в рюкзаке была гугнючая футболка ("это только для тех, кто в постановке сказки участвовал... Вот, держи, Зайка!))"), толстая флиска, разрисованная за обратную дорогу тетрадь. Я еще раз позвонила М.М. - снова никто не брал трубку, непонятно почему. Не успела зажечь свет, как увидела, что на кухне кто-то есть; но это была совершенно точно не Франсуаза и даже не поглотитель мяса.
Она невозмутимо пила чай из маминой чашки - тонкой и белой, с синим орнаментом. Ее руки казались почти черными на фоне фарфора. Волосы тяжелые и неправдоподобно ярко блестят в свете фонарей. Четкий, тонкий, острый профиль на фоне окна, красивая осанка, непринужденность в движениях.
- Добрый вечер, - она улыбнулась той полуулыбкой, которая не бывает совершенно искренней. За ней всегда что-то кроется - может быть, равнодушие, или злость, или поиск выгоды... А, может статься, и другая, настоящая улыбка - сочувствующая, печальная, радостная. Но все это заменяет некое подобие смайла Чеширского кота - просто куда более сдержанное. И это было очень непохоже на его улыбку.
- И тебе, - ответила я, плюхнувшись на табуретку. И тут же машинально уперлась виском в стену.
- Вижу, тебе понравилось, - заметила она, не меняя выражения лица и наливая мне чаю.
- Да. Очень.
- Я рада, - и к улыбке на губах добавился кошачий прищур небесно-голубых, почти сияющих в темноте глаз.
Я глотнула чаю.
- Знаешь, у тебя больше нет мяса на завтра.
- Знаю.
- Вот как. А ты поздравила ее с получением президентской премии?
- Нет, она не берет трубку. А что это за премия вообще такая?
- Кто знает? Кажется, как лучший учитель.
- Она заслужила это.
- Ну разумеется.
Еще пара минут в тишине.
- Зачем ты пришла ко мне? - спросила я наконец.
- Ну... Я здесь вместо Здравого Смысла. Пришла открыть тебе глаза на то, как обстоят дела.
- Не надо. Я и сама справилась.
Ее улыбка стала менее кукольной, слегка увяв.
- Это посвящение - отличный способ сдружить нас, даже если мы не знаем друг друга. Оно подарило нам так называемый боевой дух.
- Верно, - она кивнула.
- Мы все разные, и совсем необязательно, что мы будем семьей или друзьями. Но мы все уже испытываем симпатию, мы уже почувствовали себя студентами. И наш факультет снова был лучше всех, а знамя победителей отдали политологам и философам только потому, что они до сих пор ни разу не побеждали. Они отстали от нас совсем на чуть-чуть. Так справедливее.
- Ты мыслишь совсем как он, - и улыбка была совершенно живой.
Я подумала и, широко улыбнувшись, кивнула:
- Так веселее и добрее.
- Понятно.
...
- Ты знаешь, мне теперь даже не нужно, чтобы это повторилось. Но я судовольствием поеду на следующее посвящение, когда буду на втором курсе, чтобы помочь в организации. Это так здорово. Это было совсем как практика ОБЖ в Чивирево...
- Я не была там.
- Я знаю. Но там было здорово. И там немножко был он.
- Вот как.
Допили чай мы молча, но улыбаясь. В конце концов она поблагодарила меня за чай и, попрощавшись, исчезла. Просто растворилась в воздухе.
- Я тоже буду цвести, - сказала я тихонько, укладываясь спать за столом.
Смешно, почему же именно этот голос? Я думала, что по-прежнему пребывала в дреме, но нет - А., в которой вдруг проснулся некий материнский инстинкт, наклонилась надо мной, заслоняя солнечные зайчики, и поинтересоваласяь:
- Ты нормально себя чувствуешь?
Я открыла глаза. Я лежу, раскинув руки, и смотрю, как меняется небо... Хотя нет, небо было гладким, глубоким голубым куполом, вот там краешек его скушали ажурные березки, сквозь их леству сияет солнце, которому только сейчас освободила вид на меня далекая и как будто незнакомая А.
- Да все в порядке, просто вздремнула немного!
Это не я сказала, но А. даже не свела с меня взгляда, кивнула и ушла обратно к своей кампании.
Я откинула голову. Трава, холодная земля, горячий лоб, несколько сухих веточек с колючками обрамляют небо с другой стороны, вот там, я точно помню, второкурсник с нашего факультета, тощий, невысокий, похожий чем-то на индейца и в вишнево-малиноковй рубашке поет очень похожим голосом какие-то старые добрые, не родные для меня песни русского рока. Там репетируют сценку политологи и философы. Факультет мировой политики, как самые раздолбаи, пьют в свое удовольствие. Слышу треск костра, журчание напитков, говор людей.
- Тебе ведь все это нравится, да?
Он очень широко улыбнулся, тень от какой-то деревенско-соломенной шляпы заслонила даже вздернутый нос.
- Ты всегда хотела именно этого. Чтобы хором кричать кричалки, распевать песни бременских музыкантов и Мери Поппинс, хлопать в ладоши, выть до хрипоты, бежать сквозь лес еще с тридцатью людьми. Вы сегодня были одной семьей, а все эти кураторы за вас переживали, как за свою лично команду. И как поддерживали каждого, и как стебно уговорили ту старшекурсницу поставить вам десятку на ее испытании, как все дружно работали всякий раз, как шутили и смеялись... Как кто-то вернулся из магазина с redd's, а кто-то предложил тебе минералки, как все вразнобой читали Клятву Первокурсника, испачкав себе колени, а потом хором трижды прокричали: "Клянусь!". Тебе всегда не хватало такого, правда?
Я внимательно посмотрела на него. Он уже не улыбался, а говорил совершенно серьезно.
- Правда. Я теперь проснулась. Я совершенно счастливый человек, - призналась я.
Снова лыба от уха до уха разукрасила его физиономию.
- Отлично! Ну, тогда я пошел, - и поднялся с места.
- А ты куда? - поинтересовалась я, несколько удивившись.
- У вас уже были макароны с тушенкой и торт... А у тебя дома осталось бесхозное мясо, я за ним!
- Пого...
По он уже умчался вдаль, и, кажется, побежал обратно по той дороге, где я плыла, как во сне, в железном брюхе электрички, сначала в метро, потом по шпалам Подмосковья. Для бешеной собаки сто верст не крюк - он доберется до моего дома раньше скоростного самолета, ведь на кухне у меня покоится бесхозное мясо.
***
Совершенно усталая, никакая, с ноющей шеей и больной коленкой я вернулась домой. Но мне по-прежнему хотелось улыбаться, а в рюкзаке была гугнючая футболка ("это только для тех, кто в постановке сказки участвовал... Вот, держи, Зайка!))"), толстая флиска, разрисованная за обратную дорогу тетрадь. Я еще раз позвонила М.М. - снова никто не брал трубку, непонятно почему. Не успела зажечь свет, как увидела, что на кухне кто-то есть; но это была совершенно точно не Франсуаза и даже не поглотитель мяса.
Она невозмутимо пила чай из маминой чашки - тонкой и белой, с синим орнаментом. Ее руки казались почти черными на фоне фарфора. Волосы тяжелые и неправдоподобно ярко блестят в свете фонарей. Четкий, тонкий, острый профиль на фоне окна, красивая осанка, непринужденность в движениях.
- Добрый вечер, - она улыбнулась той полуулыбкой, которая не бывает совершенно искренней. За ней всегда что-то кроется - может быть, равнодушие, или злость, или поиск выгоды... А, может статься, и другая, настоящая улыбка - сочувствующая, печальная, радостная. Но все это заменяет некое подобие смайла Чеширского кота - просто куда более сдержанное. И это было очень непохоже на его улыбку.
- И тебе, - ответила я, плюхнувшись на табуретку. И тут же машинально уперлась виском в стену.
- Вижу, тебе понравилось, - заметила она, не меняя выражения лица и наливая мне чаю.
- Да. Очень.
- Я рада, - и к улыбке на губах добавился кошачий прищур небесно-голубых, почти сияющих в темноте глаз.
Я глотнула чаю.
- Знаешь, у тебя больше нет мяса на завтра.
- Знаю.
- Вот как. А ты поздравила ее с получением президентской премии?
- Нет, она не берет трубку. А что это за премия вообще такая?
- Кто знает? Кажется, как лучший учитель.
- Она заслужила это.
- Ну разумеется.
Еще пара минут в тишине.
- Зачем ты пришла ко мне? - спросила я наконец.
- Ну... Я здесь вместо Здравого Смысла. Пришла открыть тебе глаза на то, как обстоят дела.
- Не надо. Я и сама справилась.
Ее улыбка стала менее кукольной, слегка увяв.
- Это посвящение - отличный способ сдружить нас, даже если мы не знаем друг друга. Оно подарило нам так называемый боевой дух.
- Верно, - она кивнула.
- Мы все разные, и совсем необязательно, что мы будем семьей или друзьями. Но мы все уже испытываем симпатию, мы уже почувствовали себя студентами. И наш факультет снова был лучше всех, а знамя победителей отдали политологам и философам только потому, что они до сих пор ни разу не побеждали. Они отстали от нас совсем на чуть-чуть. Так справедливее.
- Ты мыслишь совсем как он, - и улыбка была совершенно живой.
Я подумала и, широко улыбнувшись, кивнула:
- Так веселее и добрее.
- Понятно.
...
- Ты знаешь, мне теперь даже не нужно, чтобы это повторилось. Но я судовольствием поеду на следующее посвящение, когда буду на втором курсе, чтобы помочь в организации. Это так здорово. Это было совсем как практика ОБЖ в Чивирево...
- Я не была там.
- Я знаю. Но там было здорово. И там немножко был он.
- Вот как.
Допили чай мы молча, но улыбаясь. В конце концов она поблагодарила меня за чай и, попрощавшись, исчезла. Просто растворилась в воздухе.
- Я тоже буду цвести, - сказала я тихонько, укладываясь спать за столом.