Этом ярком, густом, воздушном запахе цветущей сирени.
Думала написать об этом пост, но вместо этого зацитирую лирическо-романтическое гонево, которое случается, если слишком долго нюхать сирень. Не любите сладкое - не читайте, а мне нравится очень. И сейчас *):
Пишет Trenen:
29.05.2007 в 14:01
Мне кажется это нелепым:
И как мы с тобой непохожи!
Ты чувствуешь запах сирени
Надрывно, бессмысленно - кожей.
А я - я ведусь на твой голос,
И в этом нет свежей идеи,
Я как из сонетов забытых
Копирую штампы - и млею
От взгляда, от слова, от вздоха
И легкой небрежности писем.
Скажи мне, неужто так плохо
По классике нежно - "актрисе"
Цветы подарить. Или песню.
Банально, я знаю, но вместе
С душою любая банальность -
Всего лишь проторенный путь
От сердца до сердца.
И жаль, если вдруг кто-нибудь
Когда-нибудь где-то забудет,
Что искренность не в новизне,
Что что-то доказывать - пошло,
Что дело не в громкой цене,
Не в марке признанья,
Не в моде,
а просто -
В Тебе
и во Мне.
Я буду банален. Люблю.
И как мы с тобой непохожи!
Ты чувствуешь запах сирени
Надрывно, бессмысленно - кожей.
А я - я ведусь на твой голос,
И в этом нет свежей идеи,
Я как из сонетов забытых
Копирую штампы - и млею
От взгляда, от слова, от вздоха
И легкой небрежности писем.
Скажи мне, неужто так плохо
По классике нежно - "актрисе"
Цветы подарить. Или песню.
Банально, я знаю, но вместе
С душою любая банальность -
Всего лишь проторенный путь
От сердца до сердца.
И жаль, если вдруг кто-нибудь
Когда-нибудь где-то забудет,
Что искренность не в новизне,
Что что-то доказывать - пошло,
Что дело не в громкой цене,
Не в марке признанья,
Не в моде,
а просто -
В Тебе
и во Мне.
Я буду банален. Люблю.
и
Пишет Trenen:
26.05.2007 в 01:48
Солнцем наливаются деревья, листья сияют, сочно шелестят.
Душно. Свежо только после дождя, когда ливень пройдет и вмиг охладит улицу. Потом над горячим камнем вьется легкий туман - влажный и теплый.
Жгучая весна, и узкая улочка наполнена янтарным светом и запахом сирени - пронзительным, тонким и свежим.
Он шел мокрый до нитки и глазел по сторонам. Он еще не успел отогреться от внезапного дождя.
Ему было хорошо и равнодушно, и он еще ничего не знал.
***
У нее были удивительно тонкие кости - как у птицы.
У нее были мягкие каштановые волосы, гладкие, как стекло.
А глаза - не то карие, не то зеленые, и не разберешь, и то теплые, то обманчивые. Но весенние страшно. До ужаса. До дрожи.
Один взгляд - и тебя как пристрелили.
Он же всегда знал, что глаза - самая тяжелая артиллерия каждой женщины.
Он не подумал об этом, когда обернулся и посмотрел на солнце сквозь молочную белизну ее фигурки в летнем платье, когда подошел поближе, когда следил за каждым движением изящной руки, срывавшей ветку белой сирени.
Сирень белая, с зеленовато-золотистым оттенком на лепестках.
Душистая, кудрявая, кипучая сирень.
Похожая на облака...
Несколько капелек дрогнули, упали-таки поверх родинки на запястье, совсем рядом с тонким золотистым браслетом.
Она только улыбнулась. И, бережно неся в руке незначительную веточку, ушла в дом.
Всего лишь скользящий взгляд - а он уже был одной ногой за забором, готовый бежать на край света за какой-то веткой сирени - только потому, что ее сорвала дама сердца.
Она еще не знала, как у него в груди стукнуло и дрогнуло.
Она опустила ресницы, и, чуть побледнев и стиснув зубы, ушла в дом, закрыв за собой дверь.
Он так и остался стоять у калитки с простреленной грудью, глядя на слепую доску, скрывшую от него его солнце.
Еще покачивалось медное колечко в пасти у льва, когда она соскользнула по той стороне двери, опускаясь на пол на обессиленных, подкашивающихся ногах.
Сирень выпала из ее рук с оглушительным перезвоном жемчужных лепестков.
Она вскпиала и удушала.
Всего лишь два шага в саду, а уже словно жжет изнутри, и легкие сгорают.
Она заплакала, и слезы были похожи на расплавленное железо.
Невыносимо.
Смертельно.
И это, наверное, было от отчаяния - подняться и подойти к окну, протягивая ветку. Белой. Мокрой от дождя. Сирени.
Он самозабвенно и трепетно целовал кончики ее пальцев, а рука дрожала мельче и звонче, чем капли дождя на листьях.
В воздухе витала душная прохлада после ливня, над землей висел туман радуги.
Им подарили два месяца.
***
Знаете, я никогда не видел, чтобы он так рыдал.
Какие-то два месяца сначала сделали его богоподобным, бесстрашным и живым чудом, а потом - убили, как обрубив всякие силы.
Он рыдал, выл, рвал пальцами сирень и кусал несчастные ветки ни в чем неповинного растения, вгрызаясь в запах дождя и весны.
И вода текла по его лицу, пресная и соленая, и он глухо выл, как раненый волчара.
Но и это прошло.
Он уснул прямо на земле.
А потом принес всю эту выгрызенную сирень ей на могилу и долго, бесконечно долго перекладывал на сырой земле ветки, палки, листья и цветы. И взгляд у него был куда тяжелее, чем новенький надгробный камень, на котором было высечено ее имя, и тяжелее всей той земли, которая разделяла их, и даже если бы небо теперь упало - он бы не заметил.
Но шел дождь, затекая за шиворот, и впервые за долгое время не прекращался несколько часов кряду.
Я думал, мы его потеряем, но он оказался сильнее и живее, чем можно было подумать.
Он вернулся. Он, кажется, забыл, откуда тонкий медный браслет, который он носит в нагрудном кармане рубашки, как талисман.
Он до сих пор вздрагивает, чувствуя запах сирени. Он так и не возненавидел сирень, белый цвет и весну.
И он как-то особо улыбается, глядя на небо после дождя.
Душно. Свежо только после дождя, когда ливень пройдет и вмиг охладит улицу. Потом над горячим камнем вьется легкий туман - влажный и теплый.
Жгучая весна, и узкая улочка наполнена янтарным светом и запахом сирени - пронзительным, тонким и свежим.
Он шел мокрый до нитки и глазел по сторонам. Он еще не успел отогреться от внезапного дождя.
Ему было хорошо и равнодушно, и он еще ничего не знал.
***
У нее были удивительно тонкие кости - как у птицы.
У нее были мягкие каштановые волосы, гладкие, как стекло.
А глаза - не то карие, не то зеленые, и не разберешь, и то теплые, то обманчивые. Но весенние страшно. До ужаса. До дрожи.
Один взгляд - и тебя как пристрелили.
Он же всегда знал, что глаза - самая тяжелая артиллерия каждой женщины.
Он не подумал об этом, когда обернулся и посмотрел на солнце сквозь молочную белизну ее фигурки в летнем платье, когда подошел поближе, когда следил за каждым движением изящной руки, срывавшей ветку белой сирени.
Сирень белая, с зеленовато-золотистым оттенком на лепестках.
Душистая, кудрявая, кипучая сирень.
Похожая на облака...
Несколько капелек дрогнули, упали-таки поверх родинки на запястье, совсем рядом с тонким золотистым браслетом.
Она только улыбнулась. И, бережно неся в руке незначительную веточку, ушла в дом.
Всего лишь скользящий взгляд - а он уже был одной ногой за забором, готовый бежать на край света за какой-то веткой сирени - только потому, что ее сорвала дама сердца.
Она еще не знала, как у него в груди стукнуло и дрогнуло.
Она опустила ресницы, и, чуть побледнев и стиснув зубы, ушла в дом, закрыв за собой дверь.
Он так и остался стоять у калитки с простреленной грудью, глядя на слепую доску, скрывшую от него его солнце.
Еще покачивалось медное колечко в пасти у льва, когда она соскользнула по той стороне двери, опускаясь на пол на обессиленных, подкашивающихся ногах.
Сирень выпала из ее рук с оглушительным перезвоном жемчужных лепестков.
Она вскпиала и удушала.
Всего лишь два шага в саду, а уже словно жжет изнутри, и легкие сгорают.
Она заплакала, и слезы были похожи на расплавленное железо.
Невыносимо.
Смертельно.
И это, наверное, было от отчаяния - подняться и подойти к окну, протягивая ветку. Белой. Мокрой от дождя. Сирени.
Он самозабвенно и трепетно целовал кончики ее пальцев, а рука дрожала мельче и звонче, чем капли дождя на листьях.
В воздухе витала душная прохлада после ливня, над землей висел туман радуги.
Им подарили два месяца.
***
Знаете, я никогда не видел, чтобы он так рыдал.
Какие-то два месяца сначала сделали его богоподобным, бесстрашным и живым чудом, а потом - убили, как обрубив всякие силы.
Он рыдал, выл, рвал пальцами сирень и кусал несчастные ветки ни в чем неповинного растения, вгрызаясь в запах дождя и весны.
И вода текла по его лицу, пресная и соленая, и он глухо выл, как раненый волчара.
Но и это прошло.
Он уснул прямо на земле.
А потом принес всю эту выгрызенную сирень ей на могилу и долго, бесконечно долго перекладывал на сырой земле ветки, палки, листья и цветы. И взгляд у него был куда тяжелее, чем новенький надгробный камень, на котором было высечено ее имя, и тяжелее всей той земли, которая разделяла их, и даже если бы небо теперь упало - он бы не заметил.
Но шел дождь, затекая за шиворот, и впервые за долгое время не прекращался несколько часов кряду.
Я думал, мы его потеряем, но он оказался сильнее и живее, чем можно было подумать.
Он вернулся. Он, кажется, забыл, откуда тонкий медный браслет, который он носит в нагрудном кармане рубашки, как талисман.
Он до сих пор вздрагивает, чувствуя запах сирени. Он так и не возненавидел сирень, белый цвет и весну.
И он как-то особо улыбается, глядя на небо после дождя.