Однажды я остановилась на тонкой кромке льда и опустилась на колени.
Я поклонилась и испросила разрешения.
Тигр позволил заглянуть ему в глаза.

О талый янтарь...

Глаза слезятся долго смотреть, не мигая, и мороз по коже, примерзают колени и руки ко льду, и от холодно трудно дышать, и пар застилает глаза.
И кромка тонка, кажется, под его весом должна бы пустить треск, ну, не под его - так под моим. И все же тишь, я слышу лишь его дыхание и как бьется мое сердце - редко, но звонко, замирая в груди и будто лишь в последний миг вспоминая, что ему должно биться.
И я смотрела тигру в глаза и не могла отвести взгляд.

Бесконечность.
Вертикальный столп света, проходящий сквозь его душу.
Человек-Вселенная и Плавленый Янтарь.
Он не боится холода или зноя или человеческих рук. Он вообще не испытывает страха.
Он спокоен, как бывает спокоен лишь небосклон.
На нем не тает снег, потому что он един с круговертью времен года и циклами природы.
Ему не нужна пища и вода, потому что он сам суть вся жизнь, какая есть в этом мире.
Это то величие существующей в мире жизни, эта бесконечная правота одноклеточных растений, непрестанное вращение планет, этот шум, с каким крутятся жернова на мельнице - все в его глазах.
И справедливость, и милосердие, и всепрощение, с которым снова и снова прорастает трава по весне, с которым снова и снова солнце целует наши плечи летом - все это - он.
Я подумала, а что, если он закроет глаза? Если вдруг однажды запретит траве прорастать вновь, а жизни зарождаться даже в мальчайшем? Если клетки перестанут делиться, если плоды перестануть зреть - сколько дней продержится такой мир? Сколь стремительно рассыплется в прах та гармония, в которой мы утопаем, то изобилие, в котором мы купаемся с расточительностью богачей?
А он просто закроет глаза и задремлет, положив морду на лапы. И всё. Конец. Мир покроют пески.
Я думаю, мы должны бы быть благодарны ему за то, что он не дремлет.
За то, что позволяет иногда заглянуть ему в глаза.