Снова фанфик. Снова Блич.

Убила б нафиг Фьюджин, из-за которой я бличевствую и пишу фанфики.)) Но - не судьба.

Буду подгружать остальные куски по мере написания. Чует мое сердце, как минимум половина капитанов и лейтенантов будет в этом пробегать. Может, еще Ичиго и кампания - так, для контрасту... Ладно. Пока токмо капитан и лейтенант 11. Ага, я их фанат.

АПД. Восьмой пошел!
АПД2. Вы будете смеяться, но с моей нелюбовью к Бьякуе и Ренджи в одном контексте, я написала про 6 отряд. Гы-гы-гы.
АПД3. Йоу. Врачихи рулят. 4.
АПД4. Посвящаю зарисовку про третий отряд Фьюджин и ее пробирающим до костей фикам. Я обожаю образ Офелии. Получился хоррор.

Третий

ЧетвертыйЧетвертый

Если есть хоть один отряд из тринадцати, в котором всегда суетливо и каждому найдется работа, так это четвертый. Даже в самые тихие дни у них забот полон рот – то раненые поступят, то эпидемия половину офицеров скосит, то, видите ли, в срочном порядке надо обеспечить сорок душ новой униформой. В таких условиях даже лейтенант Котетсу начинает чувствовать себя девочкой на побегушках – легкое ли дело успевать отдавать приказы всем. Одна только капитан Унохана со своей умиротворенной улыбкой спокойно плавает по коридорам лазарета, осматривая тяжелых больных. Она похожа на святую, которая пришла всех благословлять; она похожа на ровную белую свечу, один взгляд на которую снимает с глаз всякую усталость; она настоящий целитель, и у нее невероятно теплые руки и добрые глаза. В ней есть что-то материнское, нежное, надежное, безопасное – вроде теплого одеяла или кружки молока. Капитан Унохана внушает такое доверие, что после первой же минуты лечения у нее хочется положить голову ей на колени и спать – и видеть детство.
Вечерами, когда суматоха утихает и остается только писать отчеты, лейтенант Котетсу приходит к капитану и подробно докладывает все на словах. Это уже становится традицией – вместо колонок чисел и имен, диагнозов и наименований предоставлять устное описание произошедшего; Унохана пьет чай, внимательно слушая, словно всем своим существом воспринимая каждое слово Исанэ; та докладывает четко и точно – у нее великолепная память. Она очень дисциплинирована и сосредоточенно-беспокойна: в отличие от капитана, она всегда за всех переживает, очень боясь кого-нибудь обделить вниманием. Недодать тепла.
Котетсу Исанэ – из тех упрямых душ, кто никогда не поверит в холод и смерть.
Унохана Ретсу – из тех мудрых душ, кто умеет принимать все в этом мире спокойно и с мягкой улыбкой на губах.
- Большое спасибо за проделанную работу, лейтенант Котетсу, - негромко говорит она. – Пожалуйста, не беспокойтесь об отчетах сегодня и лягте спать пораньше; мне кажется, хороший отдых вам не помешает и завтра будет трудный день.
Унохана говорит это регулярно, когда чувствует, что Исанэ начинает уставать. И тем не менее эти привычные слова дают лейтенанту с всегда встревоженным взглядом почувствовать себя как под надежным крылом большого белого лебедя – тепло, спокойно. Она знает, что многие шинигами с годами не только стареют и мудреют, но и выгорают душой; она точно знает, что этого никогда не случится с этой ровной белой свечой.
- Спасибо за заботу, капитан Унохана, - кланяется она, прежде чем встать и уйти. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать ваши ожидания.
Капитан четвертого отряда мягко улыбается одними уголками губ, чувствуя, что еще одним рисовым зернышком стало больше на ее чаше весов. На чаше весов человечности и доброты.
Ведь это высшее благо – дарить другим тепло.

ШестойШестой

Всем известно, что аристократы холодны и высокомерны. Всем известно, что они прячут свои истинные чувства за безупречными манерами и отличаются великолепным самообладанием.
Те, кто не может похвастаться благородным происхождением, упрекают их за это во лжи.
Кучики Бьякуя аристократ, но он не лжет. Он презирает ложь и именно поэтому никогда не улыбается; он давно отвык испытывать чувства и казаться теплее, чем он есть на самом деле. Надежду на что-то лучшее, чем непрошибаемая хладнокровность, он похоронил вместе со своей женой; этот последний проблеск человечности убил все мягкое, нежное, органическое, что в нем осталось. И теперь он – голая кость, мертвый скелет.
Кучики Бьякуя не лжет и презирает лжецов. Он презирает тех, кто лжет другим, и тех, кто лжет самим себе; он тонко ощущает этот мир, – холодный, как капкан, и такой же беспощадный, - но уже давно не испытывает собственных чувств. Он отвык. Он знает, что рано или поздно это случается со всеми, кто еще находит в себе силы принимать действительность такой, какая она есть, без самообмана и бесполезной надежды. Капитан шестого отряда достаточно силен, чтобы не лгать ни себе, ни другим – и теперь его безликое равнодушие уже не маска, а истина в последней инстанции, конечная правда.
Белоснежная, ничем не прикрытая. Голая кость.
За это его уважают остальные двенадцать командиров, тогда как он сам не признает почти никого.
Кучики Бьякуя особенно презирает животных, не способных к восприятию этого мира, но слушающихся лишь своих инстинктов; увы, один из таких зверей достался ему в лейтенанты.
Абараи Ренджи – кусок мяса. Он ничего не понимает; он не чувствует этого векового холода, этой страшной безысходности; он живет своими страстями, и теперь его кругозор заслонен ими и только ими – сплошное слепое пятно. Он вообще ничего не ощущает. Он туп, как таран, он способен лишь мчаться вперед, очертя голову, не вникая в суть происходящего вокруг. Он считает, что любит Рукию; он думает, что может превзойти своего капитана; он мечется и рвется, как зверь в клетке. Шумное эгоцентричное существо, которому кажется, что оно пуп земли и что вокруг него вращается весь мир.
Глупое животное, думает капитан с равнодушным презрением. Оно будет жить в своей наивности, как взаперти, и никогда ничего не сможет понять.
Абараи Ренджи вынослив, как вол, и упрям, как меринос. Он бьется лбом о стену и даже не замечает этого; не устает рваться и метаться, удивляться, гордиться, злиться и переживать. Он не понимает своего странного отмороженного капитана, а за ним и добрую половину своих знакомых и друзей; с годами они сильно меняются, у них в глазах появляется что-то чужое, странное, какое-то сомнение или тревога, которую они пытаются скрыть за улыбками и официозом. Ренджи смутно чувствует: что-то здесь не так; подчас он чувствует себя потерянным, как будто в лабиринте с прозрачными стенами, которые накладываются друг на друга и оттого путают его больше и больше. Тогда зверь, рыча и затравленно оглядываясь по сторонам, начинает метаться со всех сил в поисках выхода.
Они становятся похожими друг на друга, но он никак не может понять, чем. Это не дает спать спокойно. Это заставляет его бояться в глубине души и чувствовать, как мурашки бегут по коже. Может быть, не от страха.
Наконец-то он начинает чувствовать холод. Наконец-то до него медленно, но верно доходит, почему отводит взгляд Рукия, почему таким подавленным кажется Кира, и почему Хинамори всегда выглядит обеспокоенной…
Он мечется, все еще вслепую, но теперь куда более отчаянно.
Он не хочет замерзнуть и пока не до конца верит в то, что это возможно.
Капитан Кучики равнодушно смотрит на начало агонии, будучи совершенно уверенным, что лейтенант Абараи до-олго еще не будет верить в то, что выхода нет. Он немного удивлен: животное превзошло его ожидания и оказалось не таким слепым, как он думал поначалу.
Он испытывает рассудочное удовлетворение оттого, что даже кусок мяса может осознать его правоту. Ледяное величие его соответствия истине без прикрас.
Белая кость мертва.
Кусок мяса остывает.

Восьмой

ОдиннадцатыйОдиннадцатый

В поздний час, когда в темной комнате горит всего одна свеча, слышны лишь тихий ветер на улице, как Кенпачи попивает сакэ, да как Ячиру раскладывает какую-то самосборную мозаику. Очередная игрушка, из тех, над которыми лейтенант одиннадцатого отряда обычно кудесничает, по привычке воркуя что-то свое и то и дело обращаясь к капитану: «Кен-чан, посмотри, как красиво получилось!» или «Кен-чан, Кен-чан, она сложилась!». Но сейчас она молчит и раскладывает мозаику с сосредоточенностью и важностью, с какой умеют играть только дети. Такое бывает, но заметно реже, чем чириканье. Такую серьезную Ячиру видит только Кенпачи, да и то потому, что она привыкла к нему как к бессменной части себя. Но такой Ячиру подчас бояться следует больше, чем разгневанного маленького демона.
Подняв голову от мозаики, она спрашивает вот так по-детски серьезно, но с непривычным, отстраненным интересом:
- Кен-чан, а вот тебе не холодно быть мертвым? – и слабая, но заметная дрожь пробегает по детской спине.
Капитан Зараки Кенпачи смотрит на своего маленького лейтенанта; птенчик Ячиру-чан смотрит на большого и сильного Кен-чана, который никогда ничего не боится. У нее большие доверчивые глаза цвета гнилой вишни и вопрос, ждущий ответа. Прогнивший вопрос, который медленно, но верно ест даже ее. Кенпачи протягивает свою большую, как лопасть, руку, и гладит Ячиру по голове; волосы у нее мягкие и пушистые, а шейка такая тоненькая, что кажется: одно неосторожное движение этой железной лапы – и птенчику конец.
- Ну скажи, Кен-чан, - просит она, протянув ручонку и схватив Кенпачи за палец.
Маленькое мудрое чудовище, вспоминает капитан. Его лейтенант – это маленькое мудрое чудовище – ничуть не безопаснее его; она не боится даже спрашивать о таких вещах. Может быть, она одна во всем Сейретеи смеет так просто говорить вслух об этом.
Кенпачи усмехается, как всегда, криво, но сейчас с каким-то оттенком горечи. Это только кажется, что девочка с большими наивными глазами ничего не понимает; может быть, она видит куда больше, чем он сам.
- Мелкое чудовище, - хмыкает он, взъерошив волосы у нее на макушке.
- Ну Кен-ча-ан! – возмущается Ячиру, когда Кенпачи сажает ее себе на колени.
Он не отвечает. Она игрушечно обижается и больше не спрашивает.
Но вместе им не так холодно.

Снова фанфик. Снова Блич.

Смотрите также