Слова - камни: тяжелые, гладкие, дно пруда неподвижно, вода пронзительная - прозрачная и холодная. Вижу. Касаюсь рукой. Поднимаю - и плюхаю снова.
Когда я говорю о себе, я передаю информацию. Вдохновение живой речи покинуло мой язык, ушло в руки, да и там оно томительно, тяжко и почти немо. То и дело замираешь, хочется сделать шаг назад, исправить, вернуть, отменить, убрать, все не так, все не то, а как надо, как лучше - не знаешь, переделываешь, а потом не можешь даже выбрать, что звучит, что ложится на душу. Все кажется, что я этакий человек-в-носке: руки не выпрямишь, плечи не расправишь, и спасибо, если удастся хотя бы челюсти разжать. Нынче я не в голосе, не в духе, не в дыхании, не в теле, не в руках, не в ногах не в сердце, даже не в глазах и не в ушах, что всего тяжелее. Моей душе нужен рот, чтобы кричать, она рычит, мычит, жует собственные сомкнутые губы, ворочается, как лиса в мешке, катается по доскам от стены до стены, скребет ногтями, тявкает, скулит, мяучет, бьет хвостом, как рыба, отчаянно хрипит и фыркает. Ей это нужно. Продурит-прошибет-пробурлит-воскреснет-выдохнет-расправится. Я сижу на бочке яблок, издающих кисловатый запах брожения, подпираю голову рукой и слежу за каждым ее рывком, не размыкая уст, в мои пятки врезается стальной обруч, а носками я чувствую мягкую прохладу древесины.
Между тем весна, небо зеленеет, трава наливается лазурью, наконец-то самовозгорелся жираф.