- А какие книги ты взял бы с собой на необитаемый остров? Я взяла бы Пруста, Бланшо, Маркеса и Бодлера.

- Я взял бы книги по сельскому хозяйству, ботанике и зоологии, географический атлас и медицинский справочник. А ты умрешь.

---

Дура, просидеть пол-дня в интернете и забыть написать про шикарный сон!..

Так вот. Сон.

Во сне я была... Робин. Да-да, той самой Нико Робин, которая в команде Луффи. И мы всей кампанией отправились за сокровищами... Знаете куда? Нет, не знаете. В обычную квартиру. Московскую. В помесь квартир Веркошака и Зеллас.

Претензии о грибах/луке/траве не принимаются.

Но ни Кошака, ни Зеллас, ни кого-либо из их родственников там не обнаружилось. Обрадованные, мы принялись эту квартиру тихонько и очень деликатно грабить. Причем на кухне пил чай и принимал нас за обычных посетителей самый настоящий толстый усатый двореццкий ишпанец. В общем, награбили мы всяких драгоценностей, и я, как истинная Нико Робин, одна сообразила подслушать звонок двореццкого ишпанца в милицию. Он нас раскрыл и сдал, представляете? Но дальше мы с ним поговорили, он проникся симпатией, типа отменил звонок и сказал: "А, делайте что хотите, славные ребята!" Я не будь дурой, все награбленное запихала в сумочку и бумажный пакетик для подарков (такой... с веревочками, вы понимаете - это самая лучшая упаковка для награбленных драгоценностей), застегиваю пальто и сапоги цвета кофе с молоком, надеваю шляпку - и понимаю, что команды-то след простыл. Заглядываю в спальню - а там такая большаааая кровать с балдахином площадью с каток. И на ней вся команда. Вот никогда не догадаетесь, что делает.

ПРЫГАЕТ.

Я, наверное, недоразвитая какая-то. Или пубертантный период прошел мимо меня. Но они не яоились и не хентаились, они банально по-детски прыгали на кровати вертикально. ВСЕ. Даже Зоро! Даже Санджи! Ну и я, не будь дура, а будь Нико Робин, в сапогах, пальто и шляпке прыгнула к ним.

Не спрашивайте, что я курила. Это еще не конец.

Устав, мы завалились спать там же. Прямо в одежде, только мое пальто и шляпка делись куда-то. Я - посерединке, ногами на подушку, в ногах у меня спал Чоппер, около правой ноги - Луффи, около левой - Нами, под головой - Усопп, справа - Санджи, слева - Зоро. И главное - никто друг друга не задевает и не скидывает, всюду мир и благодать. Лежу я себе, в потолок смотрю (Робин же на спине спит), тут Зоро ворочаться начинает. И левую руку мою - р-раз так! - тушей придавливает. Ну ладно, думаю, кровать мягкая, не сломает же он ее. Хотя весит как комод. Тут правую руку ныкает Санджи - во сне бормочет что-то про Нами-сван и нежно так к груди прижимает (успокойтесь, он был и в рубашке, и в галстуке, и в смокинге, никакой эротики). Ну, думаю, это еще терпимо. Так нет же. Луффи и Нами под чутким руководством Чоппера стаскивают с меня сапоги. И потом они все, то есть ВСЕ, вшестером, начинают меня щекотать!

Я забыла, что я Нико Робин, и мысленно отрастила руки, чтобы защекотать их всех в ответ, только после пробуждения. Но черт возьми...



"Я за свечкой - свечка в печку,

Я за книжкой - та бежать..."

Сколько ж надо обкуриться,

Чтоб такое написать?!

(с)

---

Снова фанфик. Снова Блич.

Убила б нафиг Фьюджин, из-за которой я бличевствую и пишу фанфики.)) Но - не судьба.

Буду подгружать остальные куски по мере написания. Чует мое сердце, как минимум половина капитанов и лейтенантов будет в этом пробегать. Может, еще Ичиго и кампания - так, для контрасту... Ладно. Пока токмо капитан и лейтенант 11. Ага, я их фанат.

АПД. Восьмой пошел!
АПД2. Вы будете смеяться, но с моей нелюбовью к Бьякуе и Ренджи в одном контексте, я написала про 6 отряд. Гы-гы-гы.
АПД3. Йоу. Врачихи рулят. 4.
АПД4. Посвящаю зарисовку про третий отряд Фьюджин и ее пробирающим до костей фикам. Я обожаю образ Офелии. Получился хоррор.

Третий

Третий

Лейтенант третьего отряда Кира Изуру – один из самых больших трудоголиков среди шинигами. Он не отлынивает от своих обязанностей, старательно пишет отчеты и даже нередко засиживается в офисе заполночь, часами прокорпев над документацией. Нельзя сказать, что ему это нравится – просто он очень ответственный; и еще он знает, как неуютно чувствовать себя виноватым перед капитаном третьего отряда, Ичимару Гином.
Он пишет, полностью погружаясь в содержание, и не замечает, как пролетает время. Опомнившись, он вздрагивает от неожиданного, еле ощутимого, но очень пронизывающего сквозняка; по спине пробегают мурашки, и Кира покидает свое место, чтобы задвинуть седзи: хватит уже студить помещение. Он машинально выглядывает на улицу и чувствует запах цветущей воды; там, во внутреннем дворе, есть прудик с карпами: кувшинки белеют в темноте, звезды отражаются в зеркальной глади, на мостике играют светлые отблески воды, похожие своим ветвлением на прыгающую сетку сосудов. И Тут Кира замечает, что под мостом плавает что-то светлое.
Любопытство заставляет его покинуть кабинет, а память о холоде – задвинуть седзи за собой. Он выходит в ночную темноту и тишь; он слышит каждый свой шаг, чувствует, как много росы на траве, и его ноги уже замерзают; холодно рукам и шее, потому что воздух стыл.
Он поднимается на мостик и внимательно смотрит вниз, чуя, что от воды тянет болотной гнильцой и сыростью; о опускается на колени и нагибается, не веря своим глазам.
В воде под мостом, дико улыбаясь, плавает Ичимару Гин, капитан третьего отряда и его непосредственный начальник.
Кира смотрит на него, вцепившись дрожащими пальцами в дерево мостика, и видит, что тело капитана совершенно скрыто под водой; даже кончик носа не касается поверхности, и потому все тени кажутся мягкими и неконтрастными. Когда он смотрит на белого-белого, как простыня, Ичимару Гина, то черное дно кажется совершенно однородным; Кира с трудом переводят взгляд чуть в сторону от лица капитана и видит, что весь пруд зацвел: нет ни карпов, ни камней, одна сплошная бурая тина. Она обматывается вокруг хрящеватой шеи утопленника, зелеными нитками спутывается на его тонких пальцах с потемневшими ногтями и как будто заползает под светлое ветхое полотно, в которое облачен Ичимару; оно очень похоже на саван. Ичимару улыбается, и губы его синие, и голубеет вена на шее, которая, отмечает воспаленное сознание Киры, пересекается с зеленой ниточкой тины почти под прямым углом… А белые блики воды танцуют на лице, оставляя осветленный узор паутины, и кости, кажется, четче проступают под истончившейся кожей.
Запах гнили, от которого кружится голова, и могильный холод.
Бледная рука, на которой сетка капилляров словно нарисована акварелью, медленно-медленно поднимается из воды; тина прилипает к мокрой коже, и Кира нервно сглатывает, почувствовав, как ледяные пальцы утопленника смыкаются вокруг его запястья. Ичимару по-прежнему плавно, словно продлевая удовольствие, поднимается из воды по плечи; его улыбка становится шире, он вытягивает шею и, хрипловато выдыхая холодный влажный воздух, вкрадчиво зовет:
- Изу~ру~…
Кира делает судорожный вдох – и его легкие наполняет ледяная и густая зацветшая вода; вторая рука Ичимару обвивается вокруг его шеи и тянет вниз – к себе, на дно, в темноту и смерть, а голос по-прежнему ласково, до мурашек ласково шепчет на ухо:
- Изу~ру~…

Кира негромко вскрикивает и, вздрогнув, просыпается. Глуповато моргая, вникает в обстановку - кабинет, стол под головой, бумага под ладонями, чужие холодные пальцы – на запястье и на шее сзади.
- Изу~ру, - все еще склонившись к уху Киры, говорит Ичимару, - вредно спать за работой, Изу~ру. Видишь, - бледная рука в поле зрения лейтенанта скользит по наполовину чистому листу бумаги, часть иероглифов на котором стерта, - эта страница насмарку.
Капитан убирает вторую руку с шеи Киры и скользит пальцами по его щеке - кажется, кожа холодная и мокрая, но пахнет не тиной, а чернилами, - и показывает черные следы на ладони. Лейтенант нервно соображает, что прикорнул всего на минутку, да и то случайно.
- Прощу прощения, капитан Ичимару, - поспешно вскакивает с места. – Смею вас заверить, этого больше не повторится, - быстро убирает испорченную страницу и вытирает лицо ладонью. Понимает, что замерз.
Ичимару улыбается и идет к дверям.
- Изуру, - уже выйдя в коридор, зовет он, отчего по коже Киры снова бегут мурашки, - ты бы завязал с проветриваниями, - в голосе насмешка, - простудишься ведь.
Шаги; шум задвигаемых седзи; лейтенант третьего отряда, вздохнув свободнее, идет к выходу во двор и в последний момент смотрит на пруд – заворожено и испуганно.
Он издалека замечает карпов и различает наиболее крупные камни; по мостику прыгают белые паутинки бликов. Покачиваются кувшинки на воде.
С улицы тянет прохладой и свежестью.
Кира задвигает седзи, пытается вернуться к работе и заново написать ту смазанную страницу, на которой уснул.
Но от мыслей о том, как мог умереть когда-то капитан Ичимару, становится все холоднее и холоднее, тяжелее и тяжелее, и они тянут его, как камень на шее, тянут куда-то туда, на дно…
И он понимает, что мертвый Ичимару… ничем не отличается от Ичимару, который разговаривал с ним наяву.
Только тогда Кира осознает, как же все-таки всем им холодно быть мертвецами.

Четвертый

Четвертый

Если есть хоть один отряд из тринадцати, в котором всегда суетливо и каждому найдется работа, так это четвертый. Даже в самые тихие дни у них забот полон рот – то раненые поступят, то эпидемия половину офицеров скосит, то, видите ли, в срочном порядке надо обеспечить сорок душ новой униформой. В таких условиях даже лейтенант Котетсу начинает чувствовать себя девочкой на побегушках – легкое ли дело успевать отдавать приказы всем. Одна только капитан Унохана со своей умиротворенной улыбкой спокойно плавает по коридорам лазарета, осматривая тяжелых больных. Она похожа на святую, которая пришла всех благословлять; она похожа на ровную белую свечу, один взгляд на которую снимает с глаз всякую усталость; она настоящий целитель, и у нее невероятно теплые руки и добрые глаза. В ней есть что-то материнское, нежное, надежное, безопасное – вроде теплого одеяла или кружки молока. Капитан Унохана внушает такое доверие, что после первой же минуты лечения у нее хочется положить голову ей на колени и спать – и видеть детство.
Вечерами, когда суматоха утихает и остается только писать отчеты, лейтенант Котетсу приходит к капитану и подробно докладывает все на словах. Это уже становится традицией – вместо колонок чисел и имен, диагнозов и наименований предоставлять устное описание произошедшего; Унохана пьет чай, внимательно слушая, словно всем своим существом воспринимая каждое слово Исанэ; та докладывает четко и точно – у нее великолепная память. Она очень дисциплинирована и сосредоточенно-беспокойна: в отличие от капитана, она всегда за всех переживает, очень боясь кого-нибудь обделить вниманием. Недодать тепла.
Котетсу Исанэ – из тех упрямых душ, кто никогда не поверит в холод и смерть.
Унохана Ретсу – из тех мудрых душ, кто умеет принимать все в этом мире спокойно и с мягкой улыбкой на губах.
- Большое спасибо за проделанную работу, лейтенант Котетсу, - негромко говорит она. – Пожалуйста, не беспокойтесь об отчетах сегодня и лягте спать пораньше; мне кажется, хороший отдых вам не помешает и завтра будет трудный день.
Унохана говорит это регулярно, когда чувствует, что Исанэ начинает уставать. И тем не менее эти привычные слова дают лейтенанту с всегда встревоженным взглядом почувствовать себя как под надежным крылом большого белого лебедя – тепло, спокойно. Она знает, что многие шинигами с годами не только стареют и мудреют, но и выгорают душой; она точно знает, что этого никогда не случится с этой ровной белой свечой.
- Спасибо за заботу, капитан Унохана, - кланяется она, прежде чем встать и уйти. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать ваши ожидания.
Капитан четвертого отряда мягко улыбается одними уголками губ, чувствуя, что еще одним рисовым зернышком стало больше на ее чаше весов. На чаше весов человечности и доброты.
Ведь это высшее благо – дарить другим тепло.

Шестой

Шестой

Всем известно, что аристократы холодны и высокомерны. Всем известно, что они прячут свои истинные чувства за безупречными манерами и отличаются великолепным самообладанием.
Те, кто не может похвастаться благородным происхождением, упрекают их за это во лжи.
Кучики Бьякуя аристократ, но он не лжет. Он презирает ложь и именно поэтому никогда не улыбается; он давно отвык испытывать чувства и казаться теплее, чем он есть на самом деле. Надежду на что-то лучшее, чем непрошибаемая хладнокровность, он похоронил вместе со своей женой; этот последний проблеск человечности убил все мягкое, нежное, органическое, что в нем осталось. И теперь он – голая кость, мертвый скелет.
Кучики Бьякуя не лжет и презирает лжецов. Он презирает тех, кто лжет другим, и тех, кто лжет самим себе; он тонко ощущает этот мир, – холодный, как капкан, и такой же беспощадный, - но уже давно не испытывает собственных чувств. Он отвык. Он знает, что рано или поздно это случается со всеми, кто еще находит в себе силы принимать действительность такой, какая она есть, без самообмана и бесполезной надежды. Капитан шестого отряда достаточно силен, чтобы не лгать ни себе, ни другим – и теперь его безликое равнодушие уже не маска, а истина в последней инстанции, конечная правда.
Белоснежная, ничем не прикрытая. Голая кость.
За это его уважают остальные двенадцать командиров, тогда как он сам не признает почти никого.
Кучики Бьякуя особенно презирает животных, не способных к восприятию этого мира, но слушающихся лишь своих инстинктов; увы, один из таких зверей достался ему в лейтенанты.
Абараи Ренджи – кусок мяса. Он ничего не понимает; он не чувствует этого векового холода, этой страшной безысходности; он живет своими страстями, и теперь его кругозор заслонен ими и только ими – сплошное слепое пятно. Он вообще ничего не ощущает. Он туп, как таран, он способен лишь мчаться вперед, очертя голову, не вникая в суть происходящего вокруг. Он считает, что любит Рукию; он думает, что может превзойти своего капитана; он мечется и рвется, как зверь в клетке. Шумное эгоцентричное существо, которому кажется, что оно пуп земли и что вокруг него вращается весь мир.
Глупое животное, думает капитан с равнодушным презрением. Оно будет жить в своей наивности, как взаперти, и никогда ничего не сможет понять.
Абараи Ренджи вынослив, как вол, и упрям, как меринос. Он бьется лбом о стену и даже не замечает этого; не устает рваться и метаться, удивляться, гордиться, злиться и переживать. Он не понимает своего странного отмороженного капитана, а за ним и добрую половину своих знакомых и друзей; с годами они сильно меняются, у них в глазах появляется что-то чужое, странное, какое-то сомнение или тревога, которую они пытаются скрыть за улыбками и официозом. Ренджи смутно чувствует: что-то здесь не так; подчас он чувствует себя потерянным, как будто в лабиринте с прозрачными стенами, которые накладываются друг на друга и оттого путают его больше и больше. Тогда зверь, рыча и затравленно оглядываясь по сторонам, начинает метаться со всех сил в поисках выхода.
Они становятся похожими друг на друга, но он никак не может понять, чем. Это не дает спать спокойно. Это заставляет его бояться в глубине души и чувствовать, как мурашки бегут по коже. Может быть, не от страха.
Наконец-то он начинает чувствовать холод. Наконец-то до него медленно, но верно доходит, почему отводит взгляд Рукия, почему таким подавленным кажется Кира, и почему Хинамори всегда выглядит обеспокоенной…
Он мечется, все еще вслепую, но теперь куда более отчаянно.
Он не хочет замерзнуть и пока не до конца верит в то, что это возможно.
Капитан Кучики равнодушно смотрит на начало агонии, будучи совершенно уверенным, что лейтенант Абараи до-олго еще не будет верить в то, что выхода нет. Он немного удивлен: животное превзошло его ожидания и оказалось не таким слепым, как он думал поначалу.
Он испытывает рассудочное удовлетворение оттого, что даже кусок мяса может осознать его правоту. Ледяное величие его соответствия истине без прикрас.
Белая кость мертва.
Кусок мяса остывает.

Восьмой

Восьмой

Капитан Кьераку создан для неспешной созерцательной жизни; ему нравится сидеть и наблюдать закат, лениво попивая сакэ, которое согревает его в вечернюю прохладу. Праздность очень умиротворяет, а алкоголь притупляет чувства, и кажется, что тебе хорошо и тепло. Мечтательная улыбка, неизменная черта капитана восьмого отряда, словно говорит, что уж он-то знает, как прекрасен этот мир, когда не напрягаешься и смотришь на него со стороны.
На самом деле Кьераку знает, что смотреть со стороны на этот мир не может никто; он также знает, что этот мир ужасен, и даже выпивка не греет здесь – ни после заката, ни до него. Потому что солнце тоже не дает тепла.
Здесь все мертвы.
Здесь холодно всем.
Он уже достаточно стар, чтобы понять это; но он еще достаточно юн, чтобы надеяться.
Издалека он узнает на слух ее походку, негромкие размеренные шаги. Лейтенант Исэ останавливается чуть позади него и поправляет очки – значит, сердита. Она снова хмурится – он чувствует это затылком; она раздражается на бездельника-капитана, но тем не менее берет на себя всю бумажную работу и не желает переводиться в другой отряд. У нее, кажется, свои причины.
Кьераку уважает ее, своего старательного, как муравей, и сухого, как иней, лейтенанта Исэ.
Кьераку любит ее, свою тонкую, как первый лед, и нежную, как первый снег, Нанао-чан.
- Капитан Кьераку, - говорит она, кашлянув для вежливости.
Ее тон обещает очередной сеанс беззлобного ворчания, но следующую фразу она произносит как-то иначе. Мягче, что ли.
- Холодает, капитан. Не сидели бы вы так.
Он смотрит на нее одним глазом, чуть приподняв поля шляпы. Ее веки чуть воспалены – опять корпела над отчетами; она выглядит усталой, но голову держит ровно, не сутулится. Кьераку отворачивается, делает еще глоток сакэ.
- Мне тепло. Не волнуйся, Нанао-чан, - улыбается капитан.
Полминуты тишины; непонятно, чего ждет Исэ, стоя у него за спиной – это даже как-то не похоже на нее. Он услышал, как она поежилась.
- А ты сама не мерзнешь, моя добрая Нанао-чан? – спрашивает он, обернувшись, и улыбается шире. – Если тебе холодно, я могу и согреть, и обогреть тебя, – только скажи...
- Еще раз назовете меня «своей Нанао-чан» - и я сама вас огрею. Чем-нибудь тяжелым, – фыркает она и сильнее сжимает папку отчетов, которую держит в руках. Пальцы у нее немеют, а ногти посинели.
Он отворачивается, не обижаясь. Еще полминуты молчания. Что-то тут не так.
- Нэ~, Нанао-чан, - зовет он снова, и в голосе уже не слышно улыбки. – Здесь холодно всем. Мне бы не хотелось, чтобы такая славная девушка, как ты, замерзала одна.
Нанао молчит пару секунд, потом поправляет очки и спокойно отвечает:
- Спасибо, капитан, но я не планирую замерзать в ближайшее время. Во всяком случае, пока не разберусь с отчетностью за месяц, - совершенно серьезно отшучивается она. – Всего хорошего и доброй ночи, капитан Кьераку.
Она удаляется быстро, ее тонкая фигурка в черном скрывается за углом. Он провожает ее малоподвижным взглядом; он сомневается, поняла ли она то, что он хотел ей сказать.
Капитан Кьераку думает о темных кругах под глазами лейтенанта Исэ и о том, что голос ее иногда дрожал. И о том, что его Нанао-чан хрупка, как снежинка.
А еще о том, что теперь, после того, как она ушла, стало совсем темно и холодно.
И что сакэ этому не поможет.
Капитан Кьераку вздыхает и уходит в дом – мерзнуть в одиночку.
Лейтенант Исэ будет корпеть над отчетами до рассвета.
Здесь холодно всем.

Одиннадцатый

Одиннадцатый

В поздний час, когда в темной комнате горит всего одна свеча, слышны лишь тихий ветер на улице, как Кенпачи попивает сакэ, да как Ячиру раскладывает какую-то самосборную мозаику. Очередная игрушка, из тех, над которыми лейтенант одиннадцатого отряда обычно кудесничает, по привычке воркуя что-то свое и то и дело обращаясь к капитану: «Кен-чан, посмотри, как красиво получилось!» или «Кен-чан, Кен-чан, она сложилась!». Но сейчас она молчит и раскладывает мозаику с сосредоточенностью и важностью, с какой умеют играть только дети. Такое бывает, но заметно реже, чем чириканье. Такую серьезную Ячиру видит только Кенпачи, да и то потому, что она привыкла к нему как к бессменной части себя. Но такой Ячиру подчас бояться следует больше, чем разгневанного маленького демона.
Подняв голову от мозаики, она спрашивает вот так по-детски серьезно, но с непривычным, отстраненным интересом:
- Кен-чан, а вот тебе не холодно быть мертвым? – и слабая, но заметная дрожь пробегает по детской спине.
Капитан Зараки Кенпачи смотрит на своего маленького лейтенанта; птенчик Ячиру-чан смотрит на большого и сильного Кен-чана, который никогда ничего не боится. У нее большие доверчивые глаза цвета гнилой вишни и вопрос, ждущий ответа. Прогнивший вопрос, который медленно, но верно ест даже ее. Кенпачи протягивает свою большую, как лопасть, руку, и гладит Ячиру по голове; волосы у нее мягкие и пушистые, а шейка такая тоненькая, что кажется: одно неосторожное движение этой железной лапы – и птенчику конец.
- Ну скажи, Кен-чан, - просит она, протянув ручонку и схватив Кенпачи за палец.
Маленькое мудрое чудовище, вспоминает капитан. Его лейтенант – это маленькое мудрое чудовище – ничуть не безопаснее его; она не боится даже спрашивать о таких вещах. Может быть, она одна во всем Сейретеи смеет так просто говорить вслух об этом.
Кенпачи усмехается, как всегда, криво, но сейчас с каким-то оттенком горечи. Это только кажется, что девочка с большими наивными глазами ничего не понимает; может быть, она видит куда больше, чем он сам.
- Мелкое чудовище, - хмыкает он, взъерошив волосы у нее на макушке.
- Ну Кен-ча-ан! – возмущается Ячиру, когда Кенпачи сажает ее себе на колени.
Он не отвечает. Она игрушечно обижается и больше не спрашивает.
Но вместе им не так холодно.

запись создана: 07.01.2007 в 17:20

@темы: forget-me-not, Земляничный отбеливатель, фанфики, Фанское безобразие, Творчество

---

Перелистала фотографии с выпускного.



Черт возьми, какие мы там все... красивые! Т_Т

*ностальгирует. скучает. убивается.*

---

И все равно самые шикарные мужчины во Властелине Колец - Назгулы. И вы меня не разубедите. *любовно поглаживает свою куколку по капюшону*



Патриотическая мысль опять вышибает слезу))

---

Все, у кого я есть в аське.

Быстро поудаляли меня из списка контактов.



АПД.

459-054-597

запись создана: 08.01.2007 в 17:20

---

Как же мне нравится смотреть на свои руки, поднеся их к лампе: пальцы матово светятся ярко-алым, а синие сосудики видны четко и ясно. Такие красивые.

---

Прочитав эти старые глупые записи, поняла, что мне вот позарез надо обратно влюбиться. Не абы-как, а чтобы средь бела дня засыпать с открытыми глазами и мечтательной улыбкой на губах, чтобы сердце билось и ночами не спалось.

Дура я.

---

63 страницы дневника...



Пора бы сделать перловку на стихи, миниатюрки и просто записи, за которые теперь не то что не стыдно - приятно.

Дохренища ссылок и чуть цитат

diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8755165

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8987884

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8500224

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=7851632



Осень устала кружить по аллеям,

В сердце ее поселились осадки,

Дарят дыханье озябшим деревьям,

Делают горькое вроде бы сладким...



Про рябину, как сказали мне потом. Х) Несостоявшееся



У мну даже хокку одно целое есть! ^-^



Чайка красива:

Летает против ветра,

Словно белый взмах.



http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=6845007

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=6844945

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=6805465

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=7524255

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=11123401

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9730645

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=10107730

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=10520765

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=10092749

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9807055

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=10063130

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9763685

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9912626

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9912556

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9775968

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9776292

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9394903

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9713444

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9373383

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9373383

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9578104

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9237265

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9373062

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9060099

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8940867

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8908569

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8907897

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=9129436

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8654449

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8515861

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8439986

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8252963

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8126357

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8224372

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8192806

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8051345

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8038121

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8061010

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=7947645

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=8012098

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=7755838

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=7568875

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=7568733

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=7418277

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=5623676

http://static.diary.ru/userdir/5/6/...284/2921266.jpg

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=5507595

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=5110954

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=5008692

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=4744453 - моя душа у бога под подушкой (!)

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=4744453

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=4592242

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=4564551

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=4551156

http://diary.ru/~Dessie/?comments&postid=4550882

---

Совпадения.

Бывают.

---

Стихо

Белый Подсолнух



Фью прочитала и спросила: "А ты тогда читала Кусок?"



Вот вам всем. Все всё поняли.

Это сидит в мозгу очень давно и намного раньше)))

---

Вот интересно, почему перед зачетом по экономике мне снится сдача экзамена по философии в форме математики, и главный вопрос остается до сих пор один: ну почему преподом была именно Рангику?!



***



А вообще-то у меня автомат, и то потому, что я имела неосторожность пойти сдавать в одной связке с человеком, который знал столько же, сколько и я.

- Ну... Вы так уверены в своих знаниях, что не будете брать другой билет?

- Не будем.

- Уверены.

- Отлично. Тогда я вам ставлю автомат.

...

- Слушай, Даш...

- А?

- Я не знал, как отвечать на вопросы моего билета.

- Х)))

---

Консультировать однокурсников по экономике в аське - это ж-ж-жесть

Зато понимаешь, что знаешь...

Немало)

---

Фанфик. Блич.

А вот обломитесь, а вот и не яой, а вот и ЙоруСой.

Субъективное изложение событий аниме (мангу я, убогая, не читала) с легкой примесью досочиненных деталей. Терпите, ребята.

Замечу в скобках, что я считаю, что у каждого существа женского пола есть очень сильная потребность в любви и понимании - каким бы сильным это существо не было. Да, даже если оно - шинигамище.

Человек я неотъяпоненный, поэтому терминов не знаю. У кого есть такие замечания, способные расширить мой лексикон - будьте любезны, выскажите, я возблагодарю вас.
Впрочем, за любые другие замечания я возблагодарю также.)
И вообще - если прочитаете, отметьтесь, это было бы очень приятно)

АПД. наверное, здесь следует повесить что-то вроде credits, дескать, "не виноватая я". Что ж, в хронологическом порядке:
Своей музой назначаю Фью, которая своим фанфиком о патологической лейтенантской преданности (тм) вдохновила меня на сие. Черт его знает, как сработал механизм в подсознании, но где-то в момент Кировского тырения папки я открыла ворд и начала писать. Земной поклон.
Отдельная благодарность Теоре ака Йоруичи за то, что на протяжении всей этой писанины (где-то с часу ночи до половины пятого, нэ?) она была рядом (на расстоянии асечного окна) и была моей моральной поддержкой се это время. И огромное спасибо за, опять-таки, асечные отзывы. Земной поклон.
Пусть этот фанфик будет подарком для Веркошки, которой я обещала нарисовать ЙоруСой, но так и не закончила кривые наброски. Прости, Кошак, ну не шмогла. Земной поклон)
И - LGKit, пасибо огромное за отзыв - это просто земной поклон просто потому что =)
А также земной поклон всем, кто рисовал красивый арт по этому пейрингу и по этим персонажам вообще. До кучи.

Собсно, фанфик

Из всех тринадцати отрядов разве что в двух-трех могут похвастаться такой же железной дисциплиной, как во втором.
Во всем Сейретеи навряд ли найдется хоть одна женщина с такой стальной волей и крутым нравом, даже норовом – попробуй сказать хоть слово поперек. Это на Ямамото многие даже глаза поднять бояться, это от капитана шестого отряда веет арктическим холодом, это от хищной улыбки командира одиннадцатого бросает в дрожь – но один взгляд Сой Фон способен создать именно ощущение смерти, быстрой и неминуемой, как стрела. Как будто она испытывает острое, рассудочное, только наполовину субъективное желание убить тебя здесь и сейчас, не отчитываясь ни перед кем. Как будто ты – что-то лишнее, мешающее, ненужное и подлежащее уничтожению.
Капитан второго отряда установила по-настоящему спартанские порядки; капитан второго отряда раздражается холодно и презрительно; капитан второго отряда непохожа ни на женщину, ни на мужчину, зато очень напоминает иглу из духового ружья; капитан второго отряда, кажется, ненавидит весь мир… Хотя на самом деле на мир ей наплевать. Со страстью планетарного масштаба она ненавидит одну-единственную женщину, которая была для нее всем миром. Всего лишь.
Она ненавидит ее за многое. Порой – за то, что ее звание до сих пор кажется чужим: как будто по ошибке одеваешь обувь, уже обмятую по другой ноге, ноге владельца. Во всем Сейретеи словно не осталось знакомых привычных лиц и имен, все стало безликим, сухим, вытерлось добела за эти сто лет, а больше всего потускнел капитанский плащ и униформа, обнажающая плечи и спину. Ее собственные плечи и спину, а не плечи и спину той, которую она теперь ненавидит.
Порой – за то, что она все еще истязает себя тренировками, как раньше; она – мышца, она – сталь, она – игла, она – пружина, в ней ни горсточки лишнего веса, ни грамма подкожного жирка, свидетельствующего о лени или праздности. Она всякий раз выбивается из сил, оттачивая мастерство, но уже некому сказать: «Ну хватит уже, ты неплохо потрудилась – теперь отдохни». Йоруичи-сама баловала ее, как любимого ребенка, Йоруичи-сама повторяла ей эти слова каждый день, хотя знала, что это не остановит Сой Фон. Может быть, потому и говорила – зная, что для девушки с большими черными глазами, которые светятся преданностью и обожанием, это будет лучшей наградой. Может быть, Сой Фон тогда все делала ради таких ничего не значащих фраз и немного беспечной, но такой чарующей улыбки ее госпожи. Которую она теперь ненавидит.
Порой – за то, что по ночам несгибаемый капитан второго отряда просыпается в слезах, кусая губы и превратившись в маленькую «пчелку» с наивным блеском в глазах. Ее лицо растерянно, волосы взъерошены, а в груди бьется непривычно нежное, трепещущее сердечко; секунда, другая, - она сжимает кулаки и тихо, шипя и тяжело дыша, всхлипывает. Ей опять снилось это наивное, как детский смех, «Йоруичи-сама», и теплые руки, и эти удивительные глаза цвета меда, в которых вязнешь, как мушка в янтаре – солнечные, живые, насмешливые… И, перестав плакать, капитан второго отряда стискивает зубы и с яростью ударяет кулаком об пол, проклиная все на свете – и эту бесконечную луну, и это пустое одиночество, и бессмысленную мстительность, с которой она вгрызается в каждое воспоминание, – а больше всего проклиная ту, которую она теперь ненавидит.
Ненавидит всей душой, говорит она себе, и даже за большее, чем можно описать. Всем сердцем я ненавижу тебя, Йоруичи, - повторяет она, и ногти до крови вонзаются в ладони. За предательство и ложь, за кошачью блудливость, с которой ты сбежала, за твою неблагодарность, с которой ты предала забвению все, чем я жила с той первой секунды, как тебя увидела… За жестокое равнодушие к самому слову «обещание» - и кощунственное попрание обещания быть вместе. Всегда. Сой Фон больше не плачет, но даже не думает о том, чтобы заснуть; когда ты ненавидишь так сильно и сосредоточенно, так долго, что само твое существование превращается в одну сплошную ненависть, неосторожно взбудораженное воспоминание обеспечит тебе бессонницу. Ведь Сой Фон дала новое обещание – найти и уничтожить, победить и захватить Йоруичи; как наивные девушки нежного возраста мечтают о моменте, когда прекрасный принц придет просить руки и сердца, капитан второго отряда мечтает о том миге, когда Йоруичи окажется повержена – ее силами, только силами Сой Фон. Ведь это – единственное, что мешает ей насладиться новыми достижениями; ведь это – бельмо на глазу, едкая заноза, незаконченное дело, с которым надо разобраться… И это ни в коем случае не цель жизни, фыркает про себя капитан второго отряда. У ее жизни цели попросту нет.
Она как никто другой знает это ощущение пустоты. Она помнит все – как за секунду обострились все пять чувств, как она мчалась по темному коридору, какой скользкий и гладкий был пол, как гулко отдавались ее шаги, как шумно она дышала – не от бега, от волнения, - как резко раздвинула перед собой седзи… и вот она, пустота. Она оглохла и ослепла, словно упала на самое дно глубокого колодца – и где-то далеко слабым просветом виднелось пустое место, на котором раньше, небрежно и по-кошачьи лениво развалившись, сидела Йоруичи-сама.
«Лгунья».
Сой Фон никогда не спрашивает себя, почему этот момент никогда ей не снится; ей снятся только глаза, улыбка, голос, бесконечные тренировки – но никак не это опустевшее, сиротливое место, миг, полный ужаса и неверия. Она просто знает ответ: ей снится то, чего ей не хватает. За эту свою слабость она тоже ненавидит – и Йоруичи, и себя.
И кроме этой ненависти и состояния подвешенности, приглушенного ожидания и тупой злобы в жизни Сой Фон больше ничего нет.
Она не женщина, она не мужчина. Она – мышца, она – сталь, она – игла из духового ружья.
Она все, что угодно, только не преемница предыдущего капитана второго отряда – и не маленькая Пчелка, чьи глаза светятся обожанием. За сто лет система Сой Фон перестает давать сбои, и механизм ее существования становится отлаженным и точным.
И все вроде бы идет гладко, пока во время казни Кучики Рукии кто-то не сбивает ее с ног и не сносит прочь в клубах пыли. Она, как всегда, холодно злится, намереваясь быстро покончить с напавшим на нее – ведь это было так глупо и так нагло, что даже она растерялась. И только услышав голос – знакомый, теплый, игривый, - она поняла, что же происходит на самом деле.
И мир перевернулся.
Она отражала удар за ударом, она разила, она чувствовала самое настоящее упоение в схватке – раньше она никогда не дралась так. Каждое ее движение – четкое, острое, отточенное до последней секунды, - было посвящено сотне лет тренировок, искусанных губ, выплаканных слез. Ее ненависть достигла апогея, она видела свою заветную цель – расцветали кровавые метки на теле Йоруичи, и Сой Фон ухмылялась, думая, что смертоносные поцелуи ее меча идут этой мишени, как никому другому. Стальное тело капитана второго отряда пело, ее сердце работало в боевом ритме, забыв про девичий трепет; это было прекрасно, это было божественно, это было… идеально. Но что-то стопорилось, что-то было не так, как должно было быть – Йоруичи не проигрывала; она была по-прежнему столь же безупречна в своей кошачьей гибкости, ее стремительность по-прежнему была как будто врожденной особенностью, свойственной ей пожизненно… Каждый прыжок, каждый удар, каждый блок давался ей так же легко, как новый вдох-выдох; Богиня Поступи – словно сама собой разумеющаяся грация, сила и скорость. Нет, она не неуязвима, но не более того; с каждой новой атакой Сой Фон чувствовала, как рушатся ее ожидания: и намека на победу она не видела. Казалось, Йоруичи даже не напрягается, чтобы отражать ее удары, казалось, она именно позволяет ей успешно ранить ее… Эта отвратительная иллюзия бесила Сой Фон, но ярость перестала давать ей силы; когда она швыряла в лицо своей госпоже всю ту злобу, достигшую пика и ставшую нелепой ненависть, когда она кричала какие-то совершенно глупые слова, капитан второго отряда, эта стойкая женщина-оружие, напрочь потеряла контроль над собой. Это был самый идиотский, самый неуправляемый способ выговориться, но она даже не выбирала его – да и не из чего было; все, что наболело, переболело и отболело на сердце, все, что мучило ее эти растянувшиеся, как вязкая смола, годы, что заставляло ее сначала плакать, а потом кусать губы ночи напролет, что гнало ее вновь и вновь по затертому до дыр кругу каждого дня, каждого этапа в ее жизни за это время – все переработалось в простое, как камень, и банальное, как лунные ночи:
- Почему?!..
Йоруичи молча смотрела на нее – и Сой Фон, которая когда-то знала тысячу выражений лица госпожи, изучила, запомнила их все, теперь не могла сказать, что это значит. Она была слишком растеряна.
- Почему вы тогда не взяли меня с собой?..
Йоруичи бесстрастна. Она не усмехается, но в ее глазах не видно и сочувствия. Даже, возможно, не осталось и подозрения. Сой Фон смотрит на нее, она хочет сказать, что больше не может терпеть всей этой наигранной самоуверенности, что ее тошнит от собственной несгибаемой воли, что ей осточертела эта униформа, которая совсем не для нее, что ей надоело каждый день смотреть на всех презрительно и ненавидеть белый свет, что она теперь хочет только одного – чтобы госпожа положила голову ей на колени, совсем как тогда, и снова была рядом. Ей так много хочется рассказать, так много, слишком много, чтобы это можно было произнести за одну жизнь шинигами. И она только, с трудом шевеля губами, произносит заветное, как клятва вечной преданности:
- Йоруичи…-сама…
И, совершенно обессилев, падает на колени и в голос рыдает. Она проиграла; проиграла свое капитанское звание, мудреную униформу, все цветы, алеющие на теле Йоруичи, часы тренировок, безупречное мастерство, стальные нервы, стальную плоть, спартанскую дисциплину…
- Ты стала намного сильнее, чем во время нашей последней встречи, Сой Фон.
Голос предательски ровный – а Сой Фон плачет навзрыд, потому что в этих словах она слышит какое-то божественное великодушие, потому что Йоруичи по-прежнему совершенна не только в бою, но и после боя; потому что ее слепую и такую же стальную, как воля, гордость она уважает. Потому что она не склоняется и не жалеет; потому что в этом есть что-то жертвенное – лежать в ногах у Йоруичи после стольких лет и знать, что она в любой момент может убить тебя. Потому что Сой Фон не победила ее и не убила в себе Пчелку.
И в какой-то момент она, захлебываясь собственными слезами и пылью, на которой лежит, понимает, что Пчелка осталась бы жива даже тогда, когда Сой Фон победила бы Йоруичи; более того, преданная девочка никогда не простила бы стальному капитану второго отряда этой победы – она бы сгубила сама себя, убив свою богиню. Потому что это чувство вросло в нее, и из восхищения превратилось в преданность, преданность развилась в обожание, обожание отравилось болью, болью породила ненависть, ненависть стала одержимостью. Йоруичи всегда была в ней, а потому была совершенно непобедима; и не ей Сой Фон проиграла теперь, когда она плакала, не в силах даже поднять головы, а собственному фанатичному обожествлению госпожи. То, что воспитывали в клане Фон с детства, нельзя было преодолеть, какие бы извращенные и уродливые формы это поклонение ни принимало.
Она устала. Чудовищно устала. Теперь она поняла, насколько ее вымотало это одиночество, насколько она была неподготовлена и юна для того, чтобы стать самостоятельной и независимой от преданности и от идеалов, которым служила. Маленькая загнанная Пчелка.
***
Сой Фон опомнилась, увидев голубое небо. Она лежала на спине. Было тепло. И легко.
Кто-то ласково гладил ее по голове, попутно расправляя взлохмаченную жесткую челку и стирая пыль со лба; Сой Фон чувствовала, что пальцы были теплыми и мягкими, а прикосновения – удивительно нежными и даже какими-то заботливыми. Она пошевелила губами.
- Йоруичи-сама…
- Тише, тише.
Она хотела сказать, что это было неправильно. Она хотела извиниться, что так легко сдалась, что это было недостойно как для преданной Сой Фон, которая всегда боролась до последнего, чтобы стать сильнее во благо госпожи, так и для капитана одного из тринадцати отрядов. Она хотела сказать, что ей было стыдно за то, что теперь она млела от своего поражения. Она хотела сказать…
- Знаешь, твои волосы раньше были более гладкими. Может, ты снова отрастишь их? У тебя на голове просто мочалка, - насмешливо прозвучал бархатистый, как будто пряный голос.
- Йоруичи-сама, - прошептала Сой Фон, чувствуя, что на глаза снова наворачиваются слезы; прокляла себя и уже тверже, увереннее, вспоминая, кем она была еще вчера, добавила: - Это невозможно.
Йоруичи молча гладила ее по голове, на губах ее по-прежнему была улыбка.
- Нельзя вернуться… туда, - выдавила Сой Фон, изо всех сил стараясь говорить серьезно, спокойно, мудро. – Все изменилось, - повторила она, скорее уж для себя, чем для Йоруичи.
Она чувствовала, как шершавые, не по-женски мозолистые подушечки пальцев скользят по ее щеке, убирая непослушные пряди волос; отпустила метки Сузумебачи – все, до единой; приподнялась, села в пыли, заворожено глядя на чернеющую перед ней тень, и почувствовала легкое прикосновение между лопаток.
- Изменилось, - повторила Йоруичи, стирая пыль с ее спины. – На тебе отлично сидит эта униформа.
Сой Фон промолчала, чувствуя, что с каждым прикосновением рук госпожи возвращается в прошлое, снова становясь Пчелкой. Она закрыла глаза, ощущая невероятное умиротворение; вздрогнула лишь тогда, когда Йоруичи очень мягко, положив руку ей на плечо и наклонившись к самому уху, сказала:
- Эй, Сой Фон. Если мы будем и дальше кайфовать здесь, то пропустим все самое интересное, - в ее голосе вновь прозвучали привычные, чуть озорные кошачьи нотки. – Поверь мне, то, что происходит там, более чем увлекательно.
Она легонько, по-дружески похлопала по плечу – и это вызывало очередной приступ ностальгии, отчего Сой Фон чуть было не затрепетала, как сто лет назад… Но она только усмехнулась и выпрямила спину.
- Тогда нам некогда рассиживаться, - совершенно другим тоном сказала она. – Пойдем… Йоруичи. Я даже не буду бежать слишком быстро, чтобы ты смогла рассказать мне поподробнее, какого Меноса тебя сюда принесло, - насмешливо протянула Сой Фон, поднялась на ноги и взяла в руки Сузумебачи.
- О-о, - улыбка Йоруичи стала еще более многообещающей, - поверь мне, это тебе придется гоняться за мной, чтобы услышать это.
Сой Фон усмехнулась; сейчас и в самом деле было не самое подходящее время для сантиментов. Они, не сговариваясь, сорвались с места, и всю дорогу до места казни капитан второго отряда была прежней – серьезной, самоуверенной, жесткой; она неслась рядом с Йоруичи, не отставая ни на шаг и не упуская ни слова. Она сохраняла такое выражение лица, которое не имело никакого отношения ни к тому, что было до исчезновения госпожи из Сообщества Душ, ни к тому, что произошло между ними только что. Это могло показаться странным или нелепым; это могло показаться противоестественным; но всему была разумная причина.
«Ты стала сильнее… Сой Фон.»
Она следовала за своей госпожой – не на край света, но зато в куда менее безопасное место; в этот раз Йоруичи позвала ее, и Сой Фон согласилась. И, будучи по-прежнему преданной и верной телохранительницей, она была готова драться бок о бок с ней, чтобы защищать госпожу. До последнего.
- Я буду рядом, Йоруичи.
- Я знаю. Ты же обещала.

запись создана: 05.01.2007 в 04:57

@темы: forget-me-not, Земляничный отбеливатель, фанфики, Фанское безобразие, Творчество

---

Флешмоб

1) вы отмечаетесь в комментах



2) отметившемуся я даю из личной коллекции аватарку, которую он обязан носить в течении 10 дней, а потом - волен либо убрать ее, либо оставить.



3) флэшмоб к себе в дневник.



Хинаморичег одарила меня вот этой някой:



А Ку - вот такой =) :



От Одьки меллорин полный:



У мну флешмоб случится только тогда, когда пей.дайри отвиснет, ибо так оно не подгружается(

Но Я клятвенно обещаю выполнить сие потом *_* Чего и вам желаю.



Аватарок у меня много, на всех хватит... При желании даже можете выпендриться и указать фандом или тему))) Но да ладно. Вперед, в общем.

запись создана: 04.01.2007 в 22:25

---

Дурацкая привычка - учить экономику в ванной, оставляя открытой дверь. Но зато так можно предаваться обгрызанию гранита науки часами.



Я ж рыба, холодная и мокрая - надеюсь, этого мой дом еще не забыл.

---

Тварьчество

По совету Кошака подгрузила на деву своих зверушек из паперклея.

Фтыкать здесь

Гы-гы-гы. Смотрите по списку (в порядке излепления):

Лис (нет, он трезвый!)

Птица (не тюлень, и даже не пингвин - хвост видите?)

Жаба (после концерта Башни. Нет, не динозавр! И не укуренный носок!)

Кошечка (единственное вменяемое животное)

Мангуст (не ящерица)

Свинья (да, она тоже трезвая!)

Все сразу (для масштаба)

---

to do list.

Идея не моя - а хорошая. Итак, новогодние обещания.



1. кататься на доске больше, учиться этому;

2. работать старательно;

3. старательно учиться;

4. больше читать;

5. больше рисовать;

6. больше писать;

7. больше играть на гитаре и петь, а также вернуться к сочинительству песен;

8. вернутся к танцу;

9. навести порядок в комнате и не забыть его оберегать;

10. меньше сидеть в сети без толку;

11. быть добрее, сильнее, умнее, быстрее, лучше;

12. заслужить любовь; любить и быть любимой;

13. престать жрать как Зоро (до Луффи не дотягиваем).



А вы как себя обманываете?))

---

О фэндомной и персонажеской ревности

Наткнулась на мыслю и решила ее высказать.



Касаемо фэндомов и персонажей, с которыми я себя ассоцирую, я не ревнива. Но порой встречаются такие явления, как Учихи Итачи, которые считают себя тру-Луффи, или вечноангствующие Гоку, или тонкой душевной организации Эли. Вот это все я нещадно тихо ненавижу, изредка высказывая свою критику узкому кругу резко ограниченных людей (тм). Вот это уже, пожалуй, можно назвать ревностью, поскольку такой идиотизм я воспринимаю практически как личную обиду. Но если говорить о правильных, умных людях, то я становлюсь белой и пушистой, правда-правда. Если бы еще могли люди, умеющие быть вхарактерным персонажем, собираться в количестве десяти штук на одного героя... *мечтательный вздох* Но так не бывает, поэтому я чаще всего не верю.

---

Все мы будем там...

Подавшись "пагубному" влиянию Теоры-Йоруичи завела себе полуигровой дневник. По Бличу (!). Ну вот догадайтесь, от чьего имени.))







Кому интересно - велкам!)